И Андрей положил на плечо Солоника свою огромную руку.

Его слова лишь на мгновение, словно вспышка фотографа, высветили перед Сашей жуткую картину. Он и сам не мог до конца понять, что она означает, видел лишь общий контур, но от одного этого ему стало не по себе.

Он – пес, у него есть хозяин. Пес не может служить вечно – рано или поздно на смену ему приведут других, может быть, не таких опытных, но злых и агрессивных; старый пес, слишком много знающий о хозяевах, окажется ненужным, и тогда, как метко подметил Андрей, нацепят ему на шею камень и утопят в грязном пруду.

– Знаешь, – продолжал питерец, – я уже жалею, что тогда на эту туфту купился. Ты ведь мою историю знаешь. Сидел на «строгаче», был в авторитете. Меня один гондон при людях оскорбил, я его и подрезал – иначе бы сам в такого превратился. Ты ведь знаешь: зона – не «вольняшка», там другие законы. Простил оскорбление, не ответил обидчику – и все, козел ты лунявый. Там как в джунглях: выживает тот, кто сильней. – Андрей нервно чиркнул зажигалкой, закуривая. – Ну, подрезал я того зяблика: не мог не подрезать. Прокурорский следователь дело шьет, «хозяин» меня в БУР загнал – ЧП на зоне. И тут этот комитетчик приехал, выдернул на беседу. «Контора» тогда и предложила: или мы сделаем так, что этот труп спишут на несчастный случай на производстве, но ты наш навсегда, или отдаем тебя на раздербан следаку, а тот по полной катушке еще две пятилеточки «крытки» наболтает. Отправят тогда тебя, Андрюша, на «Белый Лебедь», а оттуда ты уже наверняка не вернешься. А то и лоб зеленкой намажут – злостный рецидивист, убийство… Лучше бы под Соликамск шел или в расстрельной «хате» сидел, но с чистой совестью, чем в такую парашу впутываться…

Саша тяжко вздохнул – его ситуация была еще хуже.

– Понимаю… Вот что, – решительно отставив водку, он поднялся со своего места. – Давай я тебя до такси отведу.

– Да посиди еще! Мухомор, ты что? В кои-то веки свиделись…

– Нет, Андрюха, извини, посидел бы с тобой, может быть, и сто граммов бы даже выпил. Но – нельзя. Мы ведь с тобой псы, а псов не должны видеть вместе…

Спустя несколько недель после этой беседы Солоник отправился в Испанию, в Коста-Брава – излюбленное место как «новых русских», так и бандитов. Впрочем, теперь их непросто отличить друг от друга!

В Москве, как он наверняка знал, шел дождь, а тут было тепло и солнечно: пальмы, море, музыка, отличная кухня, атмосфера вечного праздника…

Недорогие, но такие душевные и темпераментные телки – одна краше другой!

Саша старался отдыхать по полной программе, веселился и набирался сил, мысленно стараясь не возвращаться к тому разговору в забегаловке, но это никак не получалось. Соображения Шаповалова, высказанные спьяну, были так созвучны его собственным!

Да, все правильно: он – пес, у пса есть хозяин, который говорит «фас». Пес рвет жертву, хозяин кормит, треплет по загривку, покровительственно улыбается. Но уже наверняка готовит камень и веревку.

Стало быть, надо подумать о других хозяевах.

Но каких?!

Глава 15

Адвокат был вежлив, улыбчив, корректен и обходителен. Внимательно слушал, никогда не прерывая, а если ненароком перебивал его, тут же замолкал на полуслове, терпеливо подбадривая собеседника – что бы тот ни говорил. Любому куда приятней рассказывать о себе самом, чем слушать других, – для профессионала, проработавшего с людьми десятилетия, это прописная истина. Что поделать, в силу специфики работы ему приходится едва ли не ежедневно сталкиваться с множеством людей, самых различных: в малиновых пиджаках с золотыми пуговицами и в потертых кожаных куртках, в серых двубортных костюмах кремлевского покроя и в заношенных свитерах. Приходится пожимать множество рук: сплошь покрытых фиолетовыми татуировками-перстнями и украшенных перстнями не выколотыми, а настоящими, с бриллиантами. Натруженных тяжелой физической работой и никогда такой работы не знавших. Доводится беседовать с финансистами, министрами, ворами, журналистами, проститутками, милиционерами, сутенерами, университетскими профессорами, бомжами, актерами кино, букмекерами и профессиональными нищими… Короче говоря, масса людей, с каждым из которых надо, мгновенно сориентировавшись, сразу избрать единственно правильную линию поведения, в зависимости от личности собеседника, его уровня образования, блатной масти или отсутствия таковой, а также – рода занятий, возраста, национальности, амбиций, степени дебильности (случается и такое).

Его рабочий день забит с раннего утра и до позднего вечера. Мобильный телефон пищит, не переставая, пейджер выдает на экранчике законспирированные сообщения вроде «Лепеню кинули плетку, явная подстава», и Адвокат должен, мгновенно сориентировавшись и вспомнив, кому давал номер пейджера, сообразить, что его не слишком законопослушному клиенту при профилактическом обыске подбросили огнестрельное оружие. Теперь следует напрячься, чтобы оградить клиента от еще более крупных неприятностей.

Вот Адвокат и мотается: садится утром в черный «бимер» и ездит по Москве: с Петровки, 38 – в следственный изолятор «Лефортово», оттуда – на Шаболовку, 3, в штаб-квартиру РУОПа, оттуда – в «Бутырку», потом – в прокуратуру, в суд, наконец – в собственную юрконсультацию…

В России у законопослушного народонаселения к адвокатской профессии, как правило, отношение двойственное: когда они не нужны – их хают за то, что преступников спасают от справедливого возмездия, сроки уркам да маньякам скашивают. А всех этих сволочей стрелять надо, заодно и их защитничков. Короче, дали бы автомат – рука бы не дрогнула. Но если такой законопослушный гражданин ненароком попадает в какую-нибудь неприятность (чаще всего – не по своей вине), то вспоминает прежде всего о своих гражданских правах и, конечно же, о гарантированном Конституцией праве на юридическую защиту. Адвокатская профессия чем-то сродни зубоврачебной: ругаешь этих мучителей, но уж если разболится зуб и не помогает никакой анальгин, все равно помчишься к стоматологу, потому как, кроме него, никто больше не поможет.

Адвокат, по сути, всегда одиночка. За его спиной – подследственный, для которого защита – последняя, а часто и единственная надежда. Перед ним огромный, хорошо отлаженный, смазанный кровью и слезами механизм государственной машины: милиция, прокуратура, суды, следственные изоляторы, зоны четырех режимов. У следователей – план по раскрытию преступности, у судей – пресловутое «внутреннее убеждение», у прокуроров – общие фразы о том, что «государство и так слишком гуманно к преступникам». Хотя назвать подследственного преступником, пока вина его не доказана, никто не имеет права: презумпция невиновности. Дело обвинения доказать, что сидящий на скамье подсудимых – преступник, а подследственный будет доказывать, что он чист перед законом.

Возраст и опыт означают многое, и прежде всего – здоровый профессиональный цинизм. Адвокат, как никто другой, понимает, что это такое. Ему приходилось защищать криминальных авторитетов и явно невиновных, попавших в СИЗО по сфабрикованным делам, матерых убийц и тех, на кого вешали чужие убийства, профессиональных кидальщиков банков и «валенков», бравших на себя чужие кидки. На процессах с его участием свидетели обвинения нередко перебирались на скамью подсудимых, а подсудимых освобождали из-под стражи прямо в зале суда.

Вот и теперь, сидя в небольшом уютном кабинете юридической консультации, Адвокат выслушивал немолодого уже мужчину. Нос с горбинкой, черные вьющиеся волосы, характерный акцент выдавали в клиенте уроженца Кавказа. Посетитель выглядел взволнованным и потому говорил путано, сбивчиво, но Адвокат, ободряюще улыбаясь в усы, лишь кивал:

– Да, и что?

Собственно говоря, кавказец не был клиентом, а его доверенным лицом. Достаточно было взглянуть на его татуированные пальцы, на характерные разболтанные движения кистей рук, достаточно было услышать манеру разговора, чтобы понять – подследственный, поручивший этому человеку первую беседу с защитником, также, несомненно, не совсем в ладах с законом.